Главная
 |
 |
||||||||||||||||||||
 |
|
||||||||||||||||||||
      |
|||||||||||||||||||||
Трудности методаВ научном исследовании результат должен формироваться независимо и от участников, и от теоретических установок. Поэтому один исследователь (в научном исследовании) может ожидать того, чего не ждет второй, а третий может желать того, чего не хотят первые двое, но научное исследование предоставит им то, с чем всем придется смириться. А теория, которая будет этому противоречить – надломится и перестроится, чтобы не уйти в небытие. Такова принудительная сила выводов научного исследования, результаты которого никто не может интерпретировать по-своему, приписывая туда что-то от себя.
А у психоанализа и у психотерапии любое исследование псевдонаучно, потому что каждый пациент по-своему интерпретирует своё состояние не только по собственным интеллектуальным способностям, но и по вербальным задаткам – то есть в зависимости от того, какой он вообще рассказчик. А теперь вспомним, что это, обычно, рассказчик, у которого не всё в порядке где-то в психике…
На подобном создаётся первичная «научная» база данных для исследования…
Кроме того, пациент интерпретирует своё состояние не так, как эта интерпретация была бы возможна вообще и всегда, а так, как он это понимает на данный момент. Завтра или вчера, начитавшись или насмотревшись чего-либо, он может оценивать то же самое совсем по-другому. И даже без духовных впечатлений, такой пациент может интерпретировать своё состояние по-разному, например, будучи сытым или голодным. Или, например, утром и вечером. Или в снег, или в дождь, или в вёдро. А при ветре и говорить не приходится. Его интерпретация может подвергаться переосмыслению с течением времени, а может скакать туда-сюда по сиюминутным причинам, которые на него накатят, или которые, наоборот, его отпустят. Вот и вся научность подобной базы данных.
И что же с этим делает врач? А врач интерпретирует рассказ пациента также в соответствии с различными субъективными факторами, в зависимости от того, насколько он наблюдателен, насколько он утомлен, насколько он проницателен, насколько он настроен на работу, насколько он верит пациенту, насколько пациент ему симпатичен, насколько он умён и вообще настолько, насколько он способен интерпретировать комплекс подобных впечатлений. Потому что его дело – именно интерпретация.
Таким образом, метод познания психоанализа и психотерапии представляет собой интерпретацию интерпретаций интроспективно-самореферентного (самонаблюдательно-самоописательного) характера. Если на подобных методах может возникнуть какая-либо наука, то придется серьезно подождать.
Что и происходит.
Именно поэтому сфера научной юрисдикции психотерапии или психоанализа всегда естественным образом перетекает в территории, подвластные то фармацевтике, то лечебной физкультуре, то нейрохимии, то физиотерапии, то гипнозу, то, даже, хирургии. То есть, психотерапия и психоанализ, в какие бы высокие теоретические дебри они не забирались, всё равно скатываются назад к практике, потому что они есть практики по своей сути.
А тогда оставим эти, во многом полезные и нужные людям, занятия, врачам-профессионалам. А в качестве познавательного метода поищем себе что-либо другое.
И что же у нас из этого «другого» будет дальше? А дальше у нас идет такой метод познания, как эзотерика, или, как её иногда называют (на манер дурных пристрастий) – «эзотеризм».
Этот прекрасный вид интеллектуальной деятельности знаменит тем, что не обременен никакими глупыми ограничениями на миросозерцание. Базовое миросозерцание эзотерики, как таковое, отсутствует вообще, поскольку оно может быть настолько любым, насколько вообще что-либо может быть любым.
Никаких предварительных условий и никакого круга очерчивающих понятий эзотерика не признает и не понимает. В ней можно одновременно в одном лице исповедовать теософию, ходить креститься в церковь, заниматься каббалой, обращаться к эгрегорам и колотиться в шаманской рецитации, пока не пришло время переходить к даосским методам или к ламаистским рисункам и мандалам. Все эти концепции теоретически отрицают друг друга, но, практически собранные в голове отдельно взятого эзотерика, они уютно соседствуют и никогда не ссорятся.
Но это вовсе не говорит о беспечности эзотерики в методологии познания, поскольку все эзотерические теории проходят очень строгий предварительный отбор, на стадии которого в ней утверждается и остается только всё, что было кем-то сказано, и только всё, что было кем-то сказано в большом увлечении.
Симпатично, не правда ли?
И хотя, на первый взгляд, это выглядит опрометчиво, но в этом есть большой резон, поскольку эзотерика не застаивается в догматах, как, например, застаивается в них по временам наука, или, как, например, вязнет в них на постоянной основе официальная церковная доктрина.
Но и у этого славного метода, к сожалению, есть свои издержки, благодаря которым в эзотерику легко проникают и пожизненно поселяются системно не объясненные идеи, не способные проиллюстрировать себя простыми и краткими примерами из действительности. Это смущает.
А виной всему являются три основных познавательных метода эзотерики, которые добывают знания для большинства её школ, и которые выступают методическим скелетом для большинства её практик.
Что это за методы? Прежде всего, это весьма кардинальные методы, останавливающие сознание и психику. Говорят, что это очень интересно с точки зрения переживаний. Возможно и так. Но насколько это интересно с точки зрения познания? Переживания переживаниями, но совершенно не ясно – что мы сможем познать в тех случаях, когда у нас остановлено сознание (или остановлена вся психика вообще)?
Если не увлекаться экзотикой переживаний, а вдуматься в познавательную логику этих методов, то можно определенно сказать, что с их помощью мы сможем познать всё что угодно, но только не сознание и только не психику. Потому что вещь, перестающая исполнять цели, для которых она создана, перестает быть сама собой.
Если сознание не сознает, а психика не формирует последовательности душевных переживаний, то и сознание, и психика теперь совершенно не то, чем они должны быть в своём естественно-обычном облике. При этом психика и сознание получают, якобы, некие особые способности видеть и ощущать что-то, недоступное обычному сознанию и обычной психике, что, конечно же, здорово, но не для нашего случая. Потому что предмет нашего исследования – обычная психика и обычное сознание. А они, если их остановить – исчезают.
Таким образом, прием остановки психики и сознания сразу же создает естественные трудности для изучения именно психики и сознания. Этот прием нам не подходит.
Рассмотрим второй прием. Этот прием, если верить слухам, всегда где-то кем-то успешно практикуется, и заключается он в том, что человек входит в какое-либо особое «измененное состояние», в котором у него раскрываются новые психические возможности.
В принципе, вполне возможно допустить, что в этих интересных состояниях человек действительно приобретает какие-то новые возможности, которыми ранее не обладал. Можно было бы, и попробовать какой-нибудь тренинг. Но серьезно тревожит тот факт, что в способностях людей, входивших (по их рассказам) в измененные состояния, не появляется ничего, кроме вот этого зуда рассказывать об опыте вхождения в измененные состояния. Здесь тревожит даже не то, что этим людям есть, что совершенствовать в своем обычном состоянии, тревожит то, что человек не может продемонстрировать никаких «скрытых возможностей», которые (по его словам) раскрыл в измененных состояниях.
|
|||||||||||||||||||||
 |
|||||||||||||||||||||
Главная |
При использовании материалов |
||||||||||||||||||||
