Аристотель «Метафизика» (выборочные места) 07
МЕТАФИЗИКА. КНИГА ПЕРВАЯ (А). ГЛАВА 5.
|
В это же время и раньше так называемые пифагорейцы, занявшись математикой, первые развили ее и, овладев ею, стали считать ее начала началами всего существующего. А так как среди этих начал числа от природы суть первое, а в числах пифагорейцы усматривали (так им казалось) много сходного с тем, что существует и возникает, – больше, чем в огне, земле и воде (например, такое-то свойство чисел есть справедливость, а такое-то – душа и ум, другое – удача, и, можно сказать, в каждом из остальных случаев точно так же); так как, далее, они видели, что свойства и соотношения, присущие гармонии, выразимы в числах; так как, следовательно, им казалось, что все остальное по своей природе явно уподобляемо числам и что числа – первое во всей природе, то они предположили, что элементы чисел суть элементы всего существующего и что все небо есть гармония и число. И все, что они могли в числах и гармониях показать согласующимся с состояниями и частями неба и со всем мироустроением, они сводили вместе и приводили в согласие друг с другом; и если у них где-то получался тот или иной пробел, то они стремились восполнить его, чтобы все учение было связным. Я имею в виду, например, что так как десятка, как им представлялось, есть нечто совершенное и охватывает всю природу чисел, то и движущихся небесных тел, по их утверждению, десять, а так как видно только девять, то десятым они объявляют «противоземлю»! В другом сочинении мы это разъяснили подробнее. А разбираем мы это ради того, чтобы установить, какие же начала они полагают и как начала эти подходят под упомянутые выше причины. Во всяком случае очевидно, что они число принимают за начало и как материю для существующего, как [выражение] его состояний и свойств, а элементами числа они считают четное и нечетное, из коих последнее – предельное, а первое – беспредельное; единое же состоит у них из того и другого (а именно: оно и четное и нечетное), число происходит из единого, а все небо, как было сказано, – это числа.
|
Параллельно этому и несколько ранее, так называемые пифагорейцы, занявшись математикой, развили её и, овладев ею, стали считать начала математики началами всего существующего. А, так как, среди начал математики по самой ее природе первейшими являются числа, а в самих числах пифагорейцы усматривали (как им казалось) намного больше сходного с тем, что существует и возникает, чем в огне, земле и воде (например, такое-то свойство чисел у них справедливость, такое-то – душа и ум, еще какое-то – удача и т.д.); и, так как, далее, они видели, что свойства и соотношения, присущие любой известной гармонии, всегда выражаются в каких-то числах; и, так как, исходя из этого, им казалось, что вообще всё, что ни есть по своей природе может быть выражено числом, то, следовательно, числа – это «первое во всей природе», а далее им уже ничего не оставалось, как предположить, что элементы чисел – суть элементы всего существующего, и что весь мир – это гармония и число. Поэтому буквально всё в состояниях мира и вообще во всем мироустройстве, что удавалось им согласовать в числах и гармониях, они сводили вместе и приводили в математическое согласие друг с другом; а если что-то в этом процессе у них математически не ладилось, и получался какой-нибудь логический пробел, то в интересах всего учения (чтобы оно выглядело связным) они шли на безобидные нарушения – восполняли досадный пробел фантазиями, не прибегая к математическим закономерностям. Например, если они объявляли десятку чем-то совершенным и охватывающим всю природу чисел, то и движущихся небесных тел у них должно быть тоже именно десять, несмотря на то, что глазами можно разглядеть только девять; и тогда, для устранения этого мелкого недостатка, они объявляют десятым небесным телом некую «противоземлю», точно такую же, как наша Земля, но которая прячется от нас прямо за Солнцем и поэтому ее никому никогда не видно, кроме пифагорейцев, которым тоже не видно, но они об этом догадались! Подробно это рассмотрено в другой моей работе. В данном случае нам важно лишь то, какие начала предлагают пифагорейцы, и как эти начала могут пригодиться в поиске тех четырех причин, которые мы определили первыми (началами): в поиске материальной причины существующего, в поиске начала движения материи, в поиске сущности вещей и в поиске цели всего происходящего. А здесь очевидно, что для пифагорейцев число не только материя всего существующего, но и то, через что выражаются состояния и свойства этого существующего, т.е. числа у них представляют собой две причины – материю вещей и причину того, почему сущность вещей именно та или иная. Элементами самого числа они полагают «четное и нечетное», и, если отвлечься от числовой специфики и перейти к определению элементов, как основ существующего, то элемент «четное» у них беспредельное, а «нечетное» – предельное; некое Единое содержит у пифагорейцев в себе сразу оба этих элемента (Единое сразу и четное, и нечетное), и вот из этого Единого как раз и происходит само число, ну, а дальше уже и весь мир, как было сказано выше, – есть непосредственно числа.
|
|
Вот как они прямо заявляли об этом, и относительно сути вещи они стали рассуждать и давать ей определение, но рассматривали ее слишком просто. Определения их были поверхностны, и то, к чему прежде всего подходило указанное ими определение, они и считали сущностью вещи, как если бы кто думал, что двойное и два одно и то же потому, что двойное подходит прежде всего к двум. Однако бесспорно, что быть двойным и быть двумя не одно и то же, иначе одно было бы многим, как это у них и получалось.
|
Они заявляли об этом недвусмысленно и они же осмысливали и давали определения сущности вещей через число, но подходили к этому слишком уж просто. Определения их были поверхностны – если какое-то число, вроде бы, на первый взгляд подходило для выражения сущности какой-то вещи, то они тут же считали такое число этой сущностью. Всё это похоже на то, как если бы кто-то взял понятие «двойное» и выразил его числом «два», потому что двойное хорошо выражается числом два. Однако бесспорно, что для чего-нибудь «быть двойным» или «быть двумя» – это не одно и то же, ибо нечто двойное – это все равно сущность в единственном числе, а когда его уже «два» – то оно уже не единое по числу, а многое, и вот такое подобное всякое у них потом везде с их методом и получалось.
|
|
