Аристотель «Метафизика» (выборочные места) 12
|
Далее, если согласиться с ними, что из этих начал образуется величина, или если бы это было доказано, то все же каким образом получается, что одни тела легкие, а другие тяжелые? В самом деле, исходя из тех начал, которые они кладут в основу и указывают, они рассуждают о математических телах ничуть не больше, чем о чувственно воспринимаемых; поэтому об огне, земле и других таких телах ими ничего не сказано, поскольку, я полагаю, они о чувственно воспринимаемом не сказали ничего свойственного лишь ему.
|
Далее такой вопрос: даже если согласиться с пифагорейцами, что из таких начал, как предел и беспредельное, или четное и нечетное, образуется величина, или допустить даже, что это кем-то доказано, то, всё же, совершенно непонятно, каким образом получается, что одни тела легкие, а другие тяжелые – что в этих началах есть такого, что создает различие в тяжести тел? В самом деле, если посмотреть на эти начала, которые они кладут в основу, то это не только не материальные объекты, но даже и не математические тела; поэтому, я думаю, они только потому не стали соотносить эти свои начала ни с огнем, ни с землей, ни с какими-то другими телами, что им самим было видно, что у них никак не получается ограничить свойства своих начал только свойствами материальных объектов.
|
|
Далее, как это понять, что свойства числа и само число суть причина того, что существует и совершается на небе изначала и в настоящее время, а вместе с тем нет никакого другого числа, кроме числа, из которого составилось мироздание? Если они в такой-то части [мира] усматривают мнение и удобный случай, а немного выше или ниже – несправедливость и разъединение или смешение, причем в доказательство этого они утверждают, что каждое из них есть число, а в данном месте оказывается уже множество существующих вместе [небесных] тел, вследствие чего указанные свойства чисел сообразуются с каждым отдельным местом, то спрашивается, будет ли число, относительно которого следует принять, что оно есть каждое из этих явлений, будет ли оно то же самое число-небо или же другое число помимо него? Платон говорит, что оно другое число; впрочем, хотя и он считает эти явления и их причины числами, но числа-причины он считает умопостигаемыми, а другие – чувственно воспринимаемыми.
|
Далее, как вообще понять соседство двух противоречащих утверждений о том, что, с одной стороны, и число и его свойства являются непосредственными причинами всего существующего и происходящего в небе, а, с другой стороны, что нет никакого другого числа, кроме того, из которого составилось мироздание? Если они для каждого участка мира, чтобы выразить его суть, находят соответствующее число, причем для разной сути разных участков – самые разные числа, определяя, например, что вот здесь данное число выражает мнение и удобный случай, а чуть выше или ниже число есть уже несправедливость и разъединение, или смешение, причем всё это как-то доказывается тем, что каждое из этих состояний и явлений есть число, а там, где рядом находится много небесных тел, все свойства чисел сообразуются с каждым предыдущим и т.д., то спрашивается – каждое из этих чисел, которое есть суть и причина всех этих многообразных явлений, оно по-прежнему будет то самое число-небо, из которого составилось мироздание, или же это будет уже каждый раз какое-то другое число? Платон, например, полагает, что это другое число; впрочем, ему легче – он, хотя и считает все эти многообразные явления с их причинами, числами, но оговаривается, что это-де разные по природе числа: числа-причины он считает по своей природе только умопостигаемыми, т.е. нематериальными, а все остальные числа – чувственно воспринимаемыми, материальными.
|
МЕТАФИЗИКА. КНИГА ПЕРВАЯ (А). ГЛАВА 9.
|
Пифагорейцев мы теперь оставим, ибо достаточно их коснуться настолько, насколько мы их коснулись. А те, кто причинами признает идеи, в поисках причин для окружающих нас вещей прежде всего провозгласили другие предметы, равные этим вещам по числу, как если бы кто, желая произвести подсчет, при меньшем количестве вещей полагал, что это будет ему не по силам, а, увеличив их количество, уверовал, что сосчитает. В самом деле, эйдосов примерно столько же или не меньше, чем вещей в поисках причин для которых они от вещей пришли к эйдосам, ибо для каждого [рода] есть у них нечто одноименное, и помимо сущностей имеется единое во многом для всего другого – и у окружающих нас вещей, и у вечных.
|
Пифагорейцев мы теперь оставим, ибо достаточно их коснуться настолько, насколько мы коснулись, и перейдем к платоникам, которые причинами признают идеи. А эти отличились тем, что, вместо одной или двух первых причин провозгласили вообще столько причин, сколько существует вокруг нас вещей, что похоже на казус, когда некто, отчаявшись сосчитать какое-то малое количество вещей, вдруг несметно увеличил бы это количество и уверовал, что вот теперь-то он точно сосчитает. В самом деле, когда они пошли по пути поиска для каждой отдельной вещи её отдельной причины, то они не только успешно нашли для каждой вещи в качестве такой причины её собственную идею, но ещё и определились, что, у каждого рода однородных вещей тоже есть своя причина – соответствующая идея этого рода. Кроме того они также выяснили, что у того, что делает эти вещи членами данного рода (у какого-то их общего признака, по которому они собираются в этот род) тоже, оказывается, есть своя причинная идея – и всё это не только для окружающих нас вещей, но и для небесных тел.
|
|
