Главная

Аристотель «Метафизика» (выборочные места) 10

Итак, что мы правильно определили причины, и сколько их, и какие они, об этом, видно, свидетельствуют нам и все эти философы; ведь они не в состоянии были найти какую-либо другую причину. Кроме того, ясно, что надо искать причины – или все так, как это указано здесь, или каким-нибудь подобным способом. А как высказался каждый из этих философов, как обстоит дело с началами и какие трудности здесь возможны, мы разберем вслед за этим. Итак, то, что мы правильно определили набор главных причин мира, а именно – причину сути, материальную причину, начало движения материи и цель происходящего, или Благо – говорит нам даже то, что ни один из этих, упомянутых нами, философов, не был в состоянии найти еще какую-либо причину не из их числа. Кроме того, ясно, что эти причины мало просто указать в том количестве и в том составе, в каком мы их указали, их еще надо хоть в этой комплектации, хоть в любой подобной, найти и исследовать. А что говорил в этом ключе каждый из указанных философов, как обстоит дело с началами на сегодня, и какие здесь могут быть трудности, мы разберемся далее.
МЕТАФИЗИКА. КНИГА ПЕРВАЯ (А). ГЛАВА 8.
Те, кто признает Вселенную единой и какое-то одно естество как материю, считая таковое телесным и протяженным, явно ошибаются во многих отношениях. В самом деле, они указывают элементы только для тел, а для бестелесного нет, хотя существует и бестелесное. Точно так же, пытаясь указать причины возникновения и уничтожения и рассматривая все вещи так, как рассматривают их размышляющие о природе, они отвергают причину движения. Те, кто признает Вселенную единой по составу и представляющей из себя только одно лишь материальное естество, считая таковое телесным и протяженным, те явно ошибаются во многих отношениях. В самом деле, они указывают элементы только для материальных тел, но ведь в мире существует еще и нематериальное, бестелесное, для которого никаких элементов никем почему-то не предлагается. Точно так же, пытаясь указать причины возникновения и уничтожения, и, рассматривая все вещи в качестве объектов, подверженных процессу постоянного изменения их материального естества, они при этом умудряются отвергать наличие отдельной причины движения для этого материального естества.
И вообще те, кто говорит таким образом, вынуждены отвергать превращение, ибо не может у них получиться ни холодное из теплого, ни теплое из холодного. В самом деле, тогда что-то должно было бы испытать эти противоположные состояния и должно было бы существовать какое-то одно естество, которое становилось бы огнем и водой, а это Эмпедокл отрицает. И вообще, те, кто признает наличие только материального естества в мире, должны отвергать термические превращения этого материального естества. Ибо не может у них получиться ни холодное из теплого, ни теплое из холодного, если для материи нет отдельной от неё причины движения – ничто в составе материи не стимулирует сменить холодное состояние на теплое, как ничто в составе материи не требует от холодной материи стать теплой. В самом деле, в случае отсутствия внешней для этого причины, материя должна состоять из какого-то, прямо-таки, магического естества, которое для приобретения этих противоположных состояний должно уметь превращаться то в огонь, чтобы себя разогревать, то в воду, чтобы себя остужать, а подобное Эмпедокл отрицает.
Что касается Анаксагора, то если предположить, что он принимает два элемента, такое предположение больше всего соответствовало бы его учению, хотя сам он отчетливо об этом не говорит; однако он необходимо последовал бы за тем, кто направил бы его к этому. Конечно, нелепо и вздорно утверждать, что все изначально находилось в смешении, – и потому, что оно в таком случае должно было бы ранее существовать в несмешанном виде, и потому, что от природы не свойственно смешиваться чему попало с чем попало, а кроме того, и потому, что состояния и привходящие свойства отделялись бы в таком случае от сущностей (ведь то, что смешивается, может и разъединяться); однако если следовать за Анаксагором, разбирая вместе с ним то, что он хочет сказать, то его учение показалось бы, пожалуй, созвучным нашему времени. Ведь ясно, что, когда ничего не было различено, об этой сущности ничего нельзя было правильно сказать; я имею в виду, например, что она не была ни белого, ни черного, ни серого или иного цвета, а необходимо была бесцветной, иначе у нее был бы какой-нибудь из этих цветов. Подобным же образом и на этом же самом основании она была без вкуса и у нее не было и никакого другого из подобных свойств. Ибо она не могла бы быть ни качеством, ни количеством, ни определенным нечто; иначе у нее была бы какая-нибудь из так называемых частичных форм (eide), а это невозможно, раз все находилось в смешении; ведь в таком случае она была бы уже выделена, а между тем Анаксагор утверждает, что все было смешано, кроме ума, и лишь один ум несмешан и чист. Исходя из этого, Анаксагор должен был бы сказать, что единое (ведь оно просто и несмешанно) и «иное» (оно соответствует неопределенному, которое мы признаем, до того как оно стало определенным и причастным какой-нибудь форме) суть начала. Так что хотя он и выражает свои мысли неправильно и неясно, однако хочет сказать что-то близкое к тому, что говорят позднейшие философы и что в настоящее время более очевидно. Что касается Анаксагора, то, несмотря на то, что он сам этого отчетливо не осознает, его учение относится к теориям, сторонницам двух элементов-начал, среди которых одно материальное, а другое не материальное (ведь он, хоть и заявляет, что гомеомерии есть та самая единственная материальная первосущность мира, но забывает, что сам же далее говорит о наличии Ума, который выступает у него причиной особенностей, по которым гомеомерии будут между собой сотрудничать, т.е. у него налицо второе начало - Ум, который есть причина сути вещей); если бы нашелся кто-то, способный открыть ему на это глаза, то он, конечно же, с ним согласился бы. Говоря же о его системе взглядов, сразу кажется нелепым и вздорным само утверждение о том, что изначально всё в мире находилось в неразличимом смешении: во-первых, потому что, если что-то смешалось, то ранее оно должно было бы существовать в несмешанном виде, и, следовательно, точка начала мира Анаксагором уже описана неправильно; а, во-вторых, смешение всего кажется неправдоподобным в силу того, что в природе вообще не свойственно смешиваться чему попало с чем попало; и, в-третьих, будь всё смешано и неразличимо, это означало бы, что нестабильные состояния и свойства вещей могли бы существовать отдельно от них (ведь то, что смешивается, может и разъединяться и, следовательно, нестабильные свойства вещей должны были бы тоже от них отделяться, поскольку они вступают с вещами лишь в эпизодические смешения); однако если мыслить вместе с Анаксагором, пытаясь понять, что именно он хочет сказать, то его учение похоже, пожалуй, на что-то созвучное нашему времени. Потому что, если признать корректным некий изначальный момент мира, когда в нём всё было неразличимо (смешано в одно), то в этот момент о подобной сущности нельзя было бы сказать ничего правильного; я имею в виду, например, что эта, качественно и количественно неразличимая сущность мира не была бы ни белого, ни черного, ни серого, ни вообще любого цвета, и пришлось бы определять её как бесцветную, ведь, не определив её бесцветной, её пришлось бы наделить каким-либо цветом. Точно так же у этой сущности не должно было бы быть вкуса и вообще на этом основании у нее совершенно не может быть вообще никакого другого свойства. Она не смогла бы быть ни качеством, ни количеством, ни вообще чем-то определенным, иначе у нее была бы хоть какая-нибудь из так называемых частичных форм, что невозможно, если всё находится в неразличимом смешении; ведь, если бы у нее была бы хоть какая-нибудь, даже частичная, форма, то она была бы уже выделена, а, между тем Анаксагор говорит, что на момент начала мира в нем было смешано всё, кроме Ума, который лишь один был несмешан и чист. Таким образом, если бы Анаксагор был последователен, то он должен был бы сказать, что началами являются «единое» (ведь простое и несмешанное есть именно что-то единое) и «иное» (ведь, если наш нынешний мир обладает формами, то изначальный бесформенный мир Анаксагора, из которого произошел наш мир – он «иной» по отношению к нашему миру форм, и это бесформенное «иное» есть начало нашему миру, ибо изначально ему). Поэтому, хоть Анаксагор и выражает свои мысли неправильно и неясно, но в этих мыслях он пытается сказать что-то близкое тому, что говорят позднейшие философы и что наиболее очевидно в настоящее время.


Главная
Карта сайта
Кликов: 3010923


При использовании материалов
данного ресурса ссылка на
Официальный сайт обязательна.
Все права защищены.


Карта сайта