Николай Кузанский. «О неином» (Отрывки) 03
|
Николай. Нет ничего легче узнать это. Действительно, что бы ты ответил, если бы кто-нибудь спросил тебя: что такое иное? Не скажешь ли ты, что оно не что иное, как иное? Например, на вопрос, что такое небо, не ответишь ли ты, что оно есть не что иное, как небо?
|
Николай. В этом легко убедиться. Действительно, что бы ты ответил, если бы кто-нибудь спросил тебя: что такое «другое» в строго определенном, кратком и ясном изложении? Разве ты не сказал бы в этом случае, что другое – это «не что-то другое», как другое? Или, например, на вопрос, что такое небо строго определенным, кратким и ясным образом, разве ты не ответил бы, что небо – это «не что-то другое», как именно небо?
|
|
Фердинанд. Конечно, я мог бы ответить так на все, что потребуется определить.
|
Фердинанд. Конечно, я мог бы так ответить не только на эти два вопроса, но и относительно всего, что потребуется определить однозначно, кратко и ясно.
|
|
Николай. Тогда, раз не остается никакого сомнения в том, что этот способ определения, которым неиное определяет себя и все, является самым точным и самым истинным, остается внимательно остановиться на нем и найти то, что тут доступно познанию человека.
|
Николай. Ну, тогда раз даже у тебя не остается никакого сомнения в том, что данный способ определения, когда нечто определяет и себя, и всё вообще тем, что оно «не что-то другое», является самым точным и самым истинным, то теперь остается внимательно остановиться на нем и найти – что же тут может быть доступно познанию человека?
|
|
Фердинанд. Ты говоришь и обещаешь удивительное. Однако я желал бы прежде всего услышать, не выразил ли этого взгляда явно кто-нибудь из прежних мыслителей?
|
Фердинанд. Ты говоришь удивительно и заманчиво. Однако я желал бы, прежде всего, услышать, не выразил ли этого взгляда явно кто-нибудь из прежних мыслителей?
|
|
Николай. Хотя я ни у кого не читал об этом, однако, по-видимому, ближе всех подошел к этому Дионисий. Именно, во всем, что он столь разнообразно выражает, он освещает неиное. Когда же он подходит к концу «Мистической теологии», то утверждает, что творец не есть ни что-либо именуемое, ни что-либо иное. Он, однако, говорит это так, что не кажется, будто он провозглашает в этом случае нечто великое, хотя для внимательного читателя он выразил здесь скрытое неиное, во множестве мест по-разному им разъясняемое.
|
Николай. Хотя я ни у кого и не читал об этом в явном виде, однако, по-видимому, ближе всех к этому подошел Дионисий. Во всём, что он столь разнообразно выражает, он освещает именно этот принцип, неявно, но отчетливо выходя на определение «не что-то другое». Когда же он подходит к концу своей «Мистической теологии», то утверждает, что Творец не есть ни что-то, чему можно дать какое-либо из имён, ни что-то другое, что не есть Он Сам. Он, однако, говорит это техническим образом, так, что не кажется, будто он провозглашает в этом случае нечто великое для метода познания, хотя для внимательного читателя он выразил здесь этот скрытый принцип определения всего как именно «не что-то другое», и он применяет этот принцип во множестве мест по-разному.
|
|
