|
В отношении деятельности опыт, по-видимому, ничем не отличается от искусства; мало того, мы видим, что имеющие опыт преуспевают больше, нежели те, кто обладает отвлеченным знанием (logon echein), но не имеет опыта. Причина этого в том, что опыт есть знание единичного, а искусство – знание общего, всякое же действие и всякое изготовление относится к единичному: ведь врачующий лечит не человека [вообще], разве лишь привходящим образом, а Каллия или Сократа или кого-то другого из тех, кто носит какое-то имя, – для кого быть человеком есть нечто привходящее. Поэтому если кто обладает отвлеченным знанием, а опыта не имеет и познает общее, но содержащегося в нем единичного не знает, то он часто ошибается в лечении, ибо лечить приходится единичное. Но все же мы полагаем, что знание и понимание относятся больше к искусству, чем к опыту, и считаем владеющих каким-то искусством более мудрыми, чем имеющих опыт, ибо мудрость у каждого больше зависит от знания, и это потому, что первые знают причину, а вторые нет. В самом деле, имеющие опыт знают «что», но не знают «почему»; владеющие же искусством знают «почему», т. е. знают причину. Поэтому мы и наставников в каждом деле почитаем больше, полагая, что они больше знают, чем ремесленники, и мудрее их, так как они знают причины того, что создается. (А ремесленники подобны некоторым неодушевленным предметам: хотя они и делают то или другое, но делают это, сами того не зная (как, например, огонь, который жжет); неодушевленные предметы в каждом таком случае действуют в силу своей природы, а ремесленники – по привычке). Таким образом, наставники более мудры не благодаря умению действовать, а потому, что они обладают отвлеченным знанием и знают причины. Вообще признак знатока – способность научить, а потому мы считаем, что искусство в большей мере знание, нежели опыт, ибо владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт не способны.
|
Если же говорить о практической деятельности, то опыт в ней, по-видимому, можно считать непосредственно самим искусством этой деятельности; более того, мы видим, что имеющие опыт преуспевают в практической деятельности больше, нежели те, кто знает теорию этой деятельности, но конкретного опыта не имеют. Это происходит потому, что опыт, как знание, всегда разбивается на обособленные знания отдельных технологий единого ремесла: имею опыт в отдельном цикле, или в отдельном процессе и т.д., а отвлеченное знание всего ремесла – это обобщенное теоретическое знание всей суммы технологий этого дела. Естественно, что в реальной деятельности или в изготовлении какого-либо продукта опыт чего-то единичного будет важнее общетеоретического знания, потому что любое дело разбивается на единичные процессы, а не делается всё сразу. Но следует понимать, что вот это единичное знание будет важнее лишь по актуальности, но не по значимости: потому что врач лечит пациента не как человека, способного болеть всеми, теоретически известными врачу, болезнями, а пациент актуален для врача лишь своей конкретной болезнью, от которой надо вылечить непосредственно данного человека с именем Каллий, или Сократ, или какое там еще у него будет имя, а поэтому все остальные теоретические запасы знаний для лечения «людей вообще» в данном случае не актуальны и совершенно бесполезны. В силу этого врач без опыта, оснащенный лишь отвлеченным знанием, будет часто совершать ошибки ¬– он будет владеть общими теоретическими сведениями, но практического навыка лечить что-то единичное из всей суммы знаний у него не будет, а лечить-то ему на практике придется как раз что-то единичное. Но, несмотря на это, нам, все-таки, следует по прежнему полагать, что обладание теоретическим знанием больше относится к факту владения ремеслом, чем наличие некоего единичного опыта, и поэтому тот, кто владеет ремеслом в его теоретическом богатстве, для нас более мудр, чем обладающий опытом в этом же ремесле, так как мудрость зависит от знания, а не от наличия навыков. И выражается это в том, что мудрый, благодаря научному знанию, знает причину, а опытный в различных навыках, но без научного знания – не знает. В самом деле, имеющие опыт знают «что» надо делать, т.е. предмет дела, но не знают, «почему» делается именно так, а не по-другому, т.е. не знают причину дела; владеющие же ремеслом во всём теоретическом объеме, знают, «почему» делать надо именно так, т.е. знают какую-то первую причину, из которой можно разворачивать уже всё остальное, в том числе, и «что» практически делать в тех или иных обстоятельствах. Поэтому наставников в каждом деле мы почитаем больше и считаем их мудрее, полагая, что они знают больше, чем ремесленники, так как они знают причины того, что создается. (А ремесленники подобны неодушевленным инструментам, выполняющим ту или иную операцию просто потому, что они умеют это делать, или потому, что таково их свойство, наподобие того, как есть некое свойство у всех природных явлений делать что-то, им свойственное (как огонь, который жжет только потому, что он огонь). Вся разница между неодушевленным инструментом и человеком-ремесленником состоит лишь в том, что инструмент исполняет работу сообразно своей природе, а ремесленник сообразно тому, что так вот оно повелось и сложилось). Таким образом, наставники более мудры не благодаря наработанному умению в практической деятельности, а потому, что они владеют теорией дела и знают базисные причины. И вообще признак любого знатока заключается в его способности научить другого тому, что знает он сам, а потому мы считаем, что ремесло или искусство – это больше теоретическое знание, чем практический опыт, ибо владеющие полным объемом знаний о каком-то искусстве способны этому искусству научить, а имеющие опыт – нет, ибо они могут передать лишь какие-то частные приемы.
|
