Главная
 |
 |
 |
|
      |
|
Архивы Поребирной Палаты
Еще один текст из архивов Поребирной Палаты. Сплошная околесица… Чем дальше читаю, тем меньше уже хочется рисковать. Вот лежит ворох передо мною, и ни одного толкового. Беру первый попавшийся:
«Марлан летит! Марлан летит!» – возопили хранители Верхних Ключей, когда под их очами водопады Йохамона стали подмерзать снизу: верное слово, скоро прибудет Марлан!
«Марлан летит! Марлан летит!» – шипели по ночам утренние нимфы иссиних болот. Их перепончатые пальцы перекрючило, а это крайний признак – ждите Марлана!
Возвернул с пажитей пастух-молчун стадо орбионов, отершись сухою дланью – «Марлан близко…». Молодая супруга по просьбе соседей выпытала: видел пастух, как орбионы обходят тени за много шагов – чуют уже Марлана своими косматыми загривками…
«Кость и блажь перегрызёт! Кость и блажь перегрызёт!» – вопил безостановочно, прежде тихий, местный умалишенный на Площади Согласия. И вспомнили все – пред последним прилетом Марлана кричал он именно эти неспокойные слова. Он был в те времена тогда еще прикован фионтовой цепью к перестенку Храма Зорая. Это все помнили…
Четыре женских ступни налево от Камня Благородных Обычаев лицом к горе Нафтумор, потом два мужских роста в направлении тени от восходящего солнца, и еще сорок три пяди годовалого ребенка поперек линии Моста Вкрадчивой Бездны, и вот здесь надо вбить шест с поперечником – здесь воссядет Марлан! Так делалось всегда!
Когда задрожал и мрачно вспыхнул фиолетовый пик Гротеном на оскалье Веретиновых Гор, сразу тогда все пали ниц – никто не должен видеть, как подлетит и воссядет Марлан!
Видевшие это сходят с ума и живут потом как псы, прикованные фионтовой цепью к перестенку Храма Зорая, доколе бешенство не оставит их…
И вот, благодать охватила всех, и больших, и малых – Марлан приближается! И вот, уже жгучие слезы полились от самого корня глаз – Марлан близко! И вот, уже на всё, что ни есть, пала тень – Марлан над нами! И вот, пролетел, будто ветер, и ударил тяжелый короткий шум по восхождению земли – Марлан воссел!
И вот, слышен только тихий, бархатный потреск тяжелого искрения его обсидианово-черных глаз – он с нами!
Осторожная радость наступала на переглотья, воздымаясь прямо из чрева, и не было уже сил оставаться ниц, когда раздался его неслышный, неречный глас – «Оборотитесь!». И каждый услышал это в своей голове, не слыша ушами, и каждый восстал на ноги, оборотился и посмотрел прямо в черно-обсидиановые глаза. Началось!
Кого изберет он сегодня, чтобы выразить и опознать всю жизнь иначе, чем дано ему по роду человека? Кого постигнет удар внутреннего озарения, и все знания будут перестрочены? Кто обретет силу нового разумения? Кому раскроются истины скрытых стремлений? Кто теперь станет для народа ни своим, ни чужим, но – другим? Кто???
Черно-обсидиановые глаза приковали и обездвижили всех, и помутнение страха уже заиндевело задохнувшиеся души, когда он сказал: «Я пришел за Оригом».
Тогда вышел к нему Ориг, и по установившемуся обычаю встал на колени. Но поднял его Марлан, привлек к себе и отдал Оригу свои глаза.
Не было такого ранее никогда и ни с кем, и не знал уже народ – что пристало теперь делать Оригу?
А сам Ориг сначала стал слеп, а потом поднялись пеликаны иссиних болот, налетели на голову его и лили в глаза ему гнилую болоть, пока не воссиял в них свет, и пока не озарилось лицо его ясностью смертельной печали…
Тогда Марлан сомкнул свои пустые глазницы и непреложно сказал: «Исполняй далее волю мою, ибо вне воли моей погибнешь».
И делал всё Ориг, как велел ему голос Марлана, звучащий в его голове, когда вступил он в дом Избрука-Медника и встал пред наибольшим из зеркал в залах его. И там увидел он самого себя, насмешливого, но не с черно-обсидиановыми глазами Марлана, а обычного и обессмысленного любовью.
Вспыхнули марлановые глаза в глазницах Орига, и в тот же миг шагнул Ориг в зазеркалье через самое большое зеркало Избрука-Медника, и направился к самому себе, обессмысленному любовью, чтобы озарить его всем тем, что видели марлановые глаза его, взявшие силу видеть у самого Марлана.
Но, как только пересек Ориг грань амальгамы, как только раскололось лицо самого большого зеркала Избрука-Медника от удара его, так сразу же воспылали сильным огнем одежды на Ориге, и стало пламя ранить всё тело его и пожирать все члены один за другим. Однако в безумии боли шагал сам к себе Ориг, подчиняясь звучащему гласу Марлана, и через тигель зазеркалья приближался к себе, простирая полыхающие руки.
И настолько кричал он от боли, оставляя на каменьях отпечатки отгорающих ног, что обмелели Ильхон-озера и потряслись арки Ковчега Нетленной Истины. А народ ухватился друг за друга, чтобы чувствовать живую плоть – так холодно всем стало внутри себя от крика Орига.
А Ориг всё ступал и ступал к самому себе, и, хотя отвалилась, было, уже, испепеленная нога его, и уже пала наземь с надломившейся шеи обугленная голова, но достиг он самого себя, обессмысленного любовью, и слились они телами – Ориг с глазами Марлана и Ориг обычный – и заключились они в пылающее объятие…
Вошел потом народ в дом Избрука-Медника, взял тело Орига, всё пробитое осколками зеркала, и отнес к ногам Марлана. И приказал Марлан оставить их вдвоем.
– Ты всё еще хочешь счастья? – спросил Марлан омертвевшего Орига.
– Так, Повелитель! – прошептал в ответ ему Ориг.
– Правильно. Но теперь ты знаешь, что счастья тебе не будет?
– Так, Повелитель! Но, ведь я и раньше это знал!
– Неправильно. Ты знал это умом, а теперь ты знаешь это испепеленным сердцем. Кто знает умом – тот ничего не знает. А кто знает испепеленным сердцем – тот только что-то и знает. И я забираю свои глаза назад, потому что ты всё уже видел. Не так ли?
– Так, Повелитель! Я уже всё видел…
Сто ночей после этого выходил в темноту Ориг из дома, падал на камни подречья и выл тоскою своею, не зная уже, что больнее – гореть заживо, или знать испепеленным сердцем то, что видел он, будучи при глазах Марлана.
Через сто дней он ушел на рассвете, исчерченный горем и знанием, ни с кем не прощался, и никто до сих пор не знает, куда он ушел…
А с недавнего времени, вдруг, пошли разговоры про то, что будто, якобы та, которую Ориг любит, вдруг…
Впрочем, это было бы крайне против обычаев этих мест – рассказывать о том, что произошло между нею и Оригом в дальнейшем. Ибо это совершенно невероятно для всех традиций.
Тем более что всё это известно только со слов жрецов и прорицателей Йохамона. Никто из людей сам этого не видел и не может подтвердить сказанное, что, якобы та, которую любил Ориг, вдруг… но не будем преступать обычаев, пусть это останется между Оригом и нею...
Главное, что Ориг теперь для народа не свой, не чужой, но – другой.
А всё то, что говорят насчет той, которую он любит – это лишь романтический ореол над простой историей пришествия Марлана. Потому что Оригу не видать уже никакого счастья, чем бы он далее не скрадывал свою жизнь. Он же сам сказал, что видел это марлановыми глазами…
Хотя, настойчиво твердят, что та, которую любит Ориг, вдруг, якобы… Но – не будем… …«Надо было не смотреться в зеркало» – подумал, воздрожав, тихий умалишенный на Площади Согласия.
…«Завтра – среда» – подумала та, которую любит Ориг… Что-то в этой истории пришлось мне по чувствам…Может быть – слово «вдруг»…
|
|
 |
|
Главная |
При использовании материалов |