Главная
 |
 |
 |
|
      |
|
Архивы Поребирной Палаты
Опять Поребирная Палата. Непонятно только, что это – историческая хроника, или бытовая сцена. Тут жанры опять перепутаны.
Он так долго ходил по горам, что различал все тропы, как собака различает запахи. Он ничего не помнил, не ел и не пил, потому что не ощущал себя живым. Над ним всегда светило солнце, но он всегда блуждал в тумане, поскольку через его тусклые глаза, изъеденные горем, не проникал свет.
Однажды он брел через город, заглянул в переулок и увидел девочку, играющую в мяч.
В это же мгновение истины, заставляющие влачиться по горам, показались ему подложными, и он бросил в траву свой верный посох.
Городские власти дали ему работу – приносить смех и радость людям. Теперь он шествовал в длинном сером балдахине по кварталам и веселил народ. Поначалу он производил много излишней деятельности, но со временем стал в этом вопросе большим докой. Его называли Странник. Не потому, что он странствовал, а потому, что считался странным.
У девочки с мячом была старшая сестра. Обремененный роскошью старинных знаний и странного опыта, он рассказывал сестрам забавные истории, веселил светлыми шутками и чем больше они смеялись, тем больше излечивались его глаза.
В конце концов, его глаза стали видеть и светиться. А по утрам первым чувством его охватывало счастье. И еще он заметил, что когда приходит к девочкам, то у него лучится балдахин. Не очень ясная интуиция говорила ему, что этот свет немного и от них…
Младшую он называл Звездочкой, а старшенькую – Царицей. Они всегда выбегали в начало переулка к тому времени, когда он должен был придти. Младшая звала его Энтони, а старшенькая – Алексом. Скоро они стали неразлучными. Он всё время скучал по ним, а они – по нему. Они звали его в каждое своё свободное время, и он тут же бежал к ним, бросая всё остальное.
Он приносил им настурции, которые умел делать сам, смешивая собственную кровь с солнцем. Весь переулок сверкал желто-красными корзинами, и на сестрах всегда был или венок из настурций округ головы, или букетик, приколотый к платью.
Его ранг в их групповой иерархии был ему непонятен, но он просто жил по линиям, отброшенным светом ожившего ослепления…
Каждую ночь он тайком приходил в переулок и желал девочкам спокойной ночи особым ударом сердца, который слышали только они. И кто-то из них в окошко в ответ или три раза включит-выключит свет ночника, или занавеску потрясет – спасибо, и тебе, мол, тоже.
Всё это великолепие сломалось в один день…
Он приходил, но они к нему не выходили. Он желал им спокойной ночи, но они не отвечали.
Потом они содрали все корзины с его настурциями со стен переулка, а когда он говорил им «Здравствуйте», они говорили «Нам некогда».
Если он задавал вопросы, они не отвечали. Если он заводил свои истории, они говорили: «Нам скучно».
Лишь иногда они спрашивали: «Новости есть?». И, не выходя к нему, закрывали окно, бывало, прямо посреди его речи.
Окончательно он понял, что привилегии закончились, когда перестал лучиться его балдахин…
Неизжитое впечатление тоски вновь охватило его, а глаза стали с шумом трескаться, изъедаясь канавами горя. Но, пока он еще видел, он успел заглянуть в зеркало и понял – пора! Тогда он прикрыл веки, и умер.
«Странник умер! Странник умер!» – радостно бегали по городу дети. А взрослые встали, перекрестились на восток, и сказали: «Ну, слава Богу!». «Сами вы умерли» – подумал посох, глядя на небо сквозь густую траву, – «И сами вы – странные. Я знаю – он не умер. Он снова придет за мною, возьмет меня своими шершавыми ладонями, и мы снова будем вместе».
Посох усмехнулся и хотел вновь приснуть, но, вдруг, липкий страх заполз в его душу – «а, вдруг, девочки окликнут? Не придет, ведь, тогда…».
«Не трусь, дурында, придет» – подумала трава – «Не окликнут. Никто не вспоминает об игрушках, которые выброшены»… 
|
|
 |
|
Главная |
При использовании материалов |